Звезда «Мой мужчина, моя женщина» Олеся Власова: «Когда нет добра и желания помочь – это чистое зло»
В сериале поднимается сложная тема суррогатного материнства. Одну из главных ролей и женщину, для которой вынашивают ребенка, сыграла актриса театр и кино Олеся Власова.
По сюжету по вине Павла сгорает дом его клиента Сергея, сам он серьезно травмируется. Чтобы оплатить долг и спасти мужа от тюремного срока, Вера становится суррогатной матерью для бездетных Олега и Татьяны.
Родив, и с болью в душе отдав ребенка, Вера узнает, что Татьяна умерла. Олег умоляет Веру стать для дочки няней и на время переехать к нему.
– Олеся, вы выросли в Одессе. Детство у моря повлияло на формирование вашей личности?
Какой глубокий вопрос. Я не психолог, чтобы рассказать про формирование личности. Конечно, Одесса повлияла. И не обязательно море, поскольку Одесса – это просто совершенно другое отношение к жизни. Я выросла в коммунальной квартире, родители постоянно работали.
Когда после школы я приходила домой, постоянно читала книги. Моя соседка по коммунальной квартире Ева Яковлевна была библиотечным работником. Она мне огромными тканевыми торбами таскала книги, которые я зачитывала. Наверное, это на меня очень повлияло. Думаю, я прочитала все книги из библиотек города Одессы.
У моря мы тоже много времени проводили. Валялись на песке, играли в карты, мальчишки ловили мидии и жарили их на костре. Такое вот у меня детство было. Постоянно черные ходили. Несмотря на то, что я такая светлая, моя кожа очень адаптирована к солнцу. Наверное, это и помогло мне (улыбается).
– Есть ли что-то, чего вам не хватает от портового города в Киеве?
Первое время, после переезда в Киев, мне действительно не хватало моря. Мне оно нужно было, чтобы набраться силы. А потом постепенно привыкла. Но на море хочется периодически, как и всем людям. Даже тем, кто не вырос у моря.
– Помните момент, когда актерство стало вашим приоритетом?
Примерно через несколько лет после окончания театрального я подумала, что это оно. Меня стало цеплять актерство, я начала углубляться. Поступала же в театральный просто с подружкой за компанию. Когда ты легко что-то получаешь, не так сильно это ценишь. Мы много отлынивали от занятий, а когда закончила учебу, начала соображать и понемногу вникать в профессию.
– Приходилось ли переживать переломные моменты на пути становления как актрисы?
А сколько их еще будет (улыбается). Были моменты, когда я уезжала из института, хотела все бросить, говорила, что это не мое и у меня ничего не получается….
Не знаю, от чего это зависит. Кто-то говорит, что педагоги ломают. Но у нас были великолепные педагоги. Скорее всего, это из-за того, что я не умею воспринимать критику. Очень болезненно ее принимаю. Через какое-то время, когда утихают эмоции, я понимаю: «Да, мне все правильно сказали». Но первая эмоция – полное неприятие того, что говорят. Становится очень обидно.
К тому же, сейчас я уже кое-что понимаю, на какие-то вещи просто не поведусь, поскольку знаю, как правильно. А тогда ты еще ничего не знаешь, находишься в тумане. У нас было 5 педагогов на курсе и 5 режиссеров. И все говорили разные вещи – у каждого была своя манера игры, свои требования к тебе. Один просит по Станиславскому, второй – по Чехову, третий – по Васильеву и т.д. Как это все сочетать? 20 лет мне понадобилось, чтобы прийти к каким-то личным выводам. В тот момент ты прислушиваешься ко всем этим людям, поскольку сам еще ничего не знаешь. Может, кто-то был более начитанный. Но я никогда не планировала поступать в театральное, никогда об этом не размышляла, поэтому приехала и начала постигать все на месте.
Так что я возвращалась домой, говорила родителям, что я не буду учиться. Родители спокойно со мной соглашались. Через пару дней звонил мой мастер Николай Николаевич родителям: «Ну, что, она успокоилась? Давайте, возвращайте ее». Я ехала назад и продолжала учиться.
– А родители вас поддерживали в вашем желании стать актрисой?
Они пожали плечами и дали денег. Это самый идеальный вариант, что могут сделать родители. Моя мама – домохозяйка. Папа – зубной техник. Они не имеют отношение к профессии, хотя сами очень творческие, эмоциональные люди.
– Недавно вы признались, что «не верите в проживание и перевоплощение». Как происходит ваше погружение в образ? Что самое сложное в этом процессе?
В погружение я тоже не верю (смеется). Я верю в отражение. В театре я стараюсь путем работы с энергией, создать образ между собой и зрителем. Не самой погружаться и перевоплощаться, а рассказать историю персонажа как Олеся Власова. Я даю людям тему, а они, видя ее и слыша, сами формируют у себя в голове образ. Вот это интересно. И в кино также происходит. Мы снимаем короткими сценами вразброс. Ты читаешь сцену и понимаешь, какая может возникнуть у зрителя эмоция, потом достаешь отражение этой эмоции и пускаешь как солнечный зайчик.
– Как вы к этому пришли?
Путем размышлений и тренингов. Много думала об этом. Когда-то я плакала технически. Было время, когда я гордилась, что могу заплакать тем глазом, который в камеру, а второй оставить для гримеров нетронутым. А потом в какой-то момент я поняла, что это какое-то вранье. Сейчас я не плачу, если мне действительно не хочется плакать. Я уже умею выводить себя на это состояние.
Несколько лет назад у меня было серьезное эмоциональное выгорание, работала в двух 100-серийках подряд. Я не хотела этого, но так получилось. В результате этого полугода работы, я на год впала в депрессию и набрала 10 кг.
Депрессия – это когда тебе ничего не хочется, ты не чувствуешь вкус еды. Поэтому начинаешь есть искусственную вредную пищу, напичканную красителями и ароматизаторами, чтобы хотя бы что-то почувствовать. Я ела всякую дрянь. По телевизору тоже смотрела дрянь. Не воспринимала ничего тонкого. Это очень странное состояние. Мне муж недавно напомнил, что я полгода ни с кем не разговаривала. Я же была хозяйкой, выполняла какие-то функции, готовила, убирала, но с трудом помню это время.
В какой-то момент поняла, что погибаю и спросила в фейсбуке у друзей про актерские тренинги. Только они меня и вытащили. Мне помогли энергетические практики по Гратовскому. После 3-х дневного интенсива я купила себе два платья и поняла, что я все-таки живая.
А потом мы начали в театре на Подоле репетировать спектакль DreamWorks. Меня пригласили на одну из главных ролей.
– Вы 20 лет играете в Театре на Печерске. Какой главный посыл современного театра?
Сейчас я не очень погружена в театр. Но думаю, театр не может быть просто искусством. Во-первых, это копродукционное искусство. Мы как актеры уже не имеем право выйти на сцену и разыграть бытовую ситуацию. Это должно быть нечто большее. После спектакля человек должен измениться. Чтобы развлечься люди ходят на вечеринки, а театр посещают для какого-то опыта. Мы обязаны зрителю этот опыт дать. Не отупить его идиотской комедией, а бросить в него что-то, что он унесет с собой.
Помню, как сыграли один спектакль и мне на следующее утро позвонил папа: «Знаешь, у меня было ощущение, что наступило утро Нового года. Что-то хорошее. Я даже не сразу понял, что произошло. А потом вспомнил, что вчера же ваш спектакль посмотрел». Вот так должно быть! Это задача современного театра, а там они уже разделяются на остросоциальные, политические, новые пересмотры классики или просто какой-то мюзикл. Но спектакль не может быть тупым.
– Эмоциональная связь со зрителем – важная составляющая актерской профессии?
Это иначе строится, мне кажется. Например, я начинаю спектакль DreamWorks. У меня есть счастье – говорю первую фразу одна на сцене. Сажусь и начинаю слушать то, что есть внутри и вокруг меня. Каждый раз приходит новые люди. Поворачиваю голову и чувствую, как меняется мир. Я нахожу точку, в которой нужно сказать первое слово. Его нужно сказать так, чтобы спектакль полетел.
Не эмоциональная связь со зрителем, а связь с пространством, в которое входит: зритель, ты, партнеры, воздух, текст. Слово – это вибрация. Ты сказал слово, и оно может упасть, а тебе нужно его поднять. Упавшее слово ни в кого не попадет. Это самое сложное – держать эту ниточку со зрителем.
– 19 октября на СТБ состоялась премьера остросюжетной драмы «Мой мужчина, моя женщина». Расскажите об этом фильме и вашем персонаже.
У нас очень драматическая и жизненная история. В самом начале сериала все персонажи очень благополучные, но потом все переворачивается с ног на голову. Когда читала сценарий думала: «Да у кого-то же будет здесь все хорошо?» У моей героини произошло все самое плохое, что может случиться с женщиной: потеря ребенка, избиение, измена, попытка суицида.
Я стараюсь сильно не углубляться, не работать по Станиславскому, а отражать. Но этот сценарий имеет очень странную специфику – он затягивает тебя как воронка. У меня было три дня, когда мы снимали очень драматические сцены, а потом неделю я приходила в себя. У меня внутри было все разрушено. Почему? Я не вживалась и не перевоплощалась, но все же оно оставило след. Когда женщина играет женщину в таких историях про детей и любовь, она не может не подключиться. Это происходит бессознательно. У меня очень драматическая роль. Надеюсь, я сумела найти грань того, что все самое плохое и страшное происходит очень просто и незаметно.
– Всегда ли понимаете своих героинь?
Конечно. Понимаю и оправдываю каждую героиню. Даже когда я играла стерв, очень хорошо понимала их. Никто не действует из чистого зла. Чистое зло – это равнодушие. Темнота – это просто отсутствие света. Ее же нет как физической величины, ее невозможно измерить. Также и зло – это просто отсутствие добра. Когда нет добра и желания помочь – это чистое зло. Любое преступление чем-то продиктовано, равнодушие – ничем. Мои героини – это люди, которые чего-то хотят. Либо хорошего, либо плохого. А если они чего-то хотят, мне понятно, откуда растут ноги.
– Как работалось с коллегами по проекту?
Прекрасно! Замечательные партнеры. С Прохором Дубравиным было странное ощущение. Мы играли мужа и жену. И Сережа Толкушкин, режиссер сериала, сказал: «Я так боролся за вашу пару. Очень хотел, чтобы были именно вы вдвоем». Я думала, почему же он так этого желал. А когда я начала работать с Прохором, у меня было ощущение, что мы знакомы сто лет. Я его обнимаю, а мне кажется, что я его уже обнимала, знаю на ощупь этого человека. Это очень странно. В основном, я работала с ним и Дашей Егоркиной – прекрасной актрисой. Мы хорошо знакомы, достаточно нежно любим друг друга и понимаем.
– Насколько важно наладить хорошие отношения на площадке?
Это самое важное. Первое, что ты делаешь – налаживаешь отношения на площадке. У меня в контракте даже есть пункт о хорошем психологическом состоянии на съемках, поскольку без этого я умираю. Я ничего не смогу сделать, если будет давление и ощущение негатива. Все знают, что нужно делать, чтобы были хорошие отношения с партнерами. Просто некоторые ленятся и не хотят.
– Работая в 2007–2008 годах в утренней программе, вы не любили ранние подъемы. Как сегодня выстраиваете свой день?
Я не люблю ранние подъемы, но утро – это очень хорошее время. Утром гуляю с собакой. И если у меня есть время заниматься хореографией – это мое новое увлечение – получаю утренний заряд на целый день. Хотя потом иногда хочется спать днем… Могу сказать так: вставать утром я не люблю, но, когда я встаю, мне это очень нравится (смеется).
– Вы воспитываете детей, используя метод «невмешательства». В чем особенность такого подхода? Чему сами учитесь у дочерей?
Сейчас уже ничему не учусь. Они пришли в возраст нигилизма и ничего не хотят. Надеюсь, это пройдет. Им сейчас 9 и 11 лет.
Нужно видеть в ребенке личность. Не указывать постоянно, не поправлять волосы, не говорить, что делать. Я видела таких детей на площадке. Спрашивала: «Что ты хочешь?» Он смотрит, и я понимаю, что это файл у него не инсталлирован. Он ничего не хочет, на всякий случай. Наверное, когда-то он хотел, но ему говорил: «Нет, тебе лучше это». И в какой-то момент это у него отпадает за ненадобностью. Ребенок уже ничего не хочет и понимает, что взрослые лучше знают, что что ему надо. Этого я очень боялась.
Эти дети не выглядят несчастными, но я не знаю, как они будут жить дальше. Мне кажется, задача взрослого подготовить своего маленького человека к жизни в обществе. Поэтому главное, научить ребенка думать, отличать хорошее от плохого, отстаивать свои права, не делать то, что он не хочет, делать то, что нужно и учиться преодолевать себя.
– Этой весной многие театры и музеи дали возможность посещать спектакли и выставки онлайн. Почему в моменты кризиса люди чувствуют потребность в культуре?
А чувствуют ли? Я как раз думала о том, что сократили бюджет на культуру, которая является одним из главнейших пунктов развития нации. А то, что в моменты кризиса люди идут в театр… Мне так не кажется, но я была бы рада ошибаться.
– Вы занимаетесь йогой. Что самое важное открыли для себя в этих практиках?
Я занималась раньше. Делала практики, чтобы проснуться по утрам, чтобы включилось тело, прошли отеки. Внутренне я себя не слушала.
Вот сейчас на занятиях по хореографии мы иногда дышим через чакры, задаем себе вопросы, и я учусь разговаривать сама с собой. Случайно попала на хореографию и не знаю, как жила раньше без этого.
