Рассказ онлайн Счастье: автор Елена Катрич

Счастье летало над городом. Настроение у него было просто изумительное – до Нового года оставалось всего несколько часов. С самого утра Счастье принарядилось – прикололо к волосам цветок редкой орхидеи и одело свои золотистые одежды. Не будет оно в этот день одеваться элегантно! Ни за что не будет! Ничего серого, бежевого или черно-белого. Только золотистое! И в блестках. Нет, в искорках. И всенепременно, чтобы сзади из этих искорок – шлейф. Как в новогодних мультиках. До чего же это красиво выглядит на фоне темного  зимнего неба! Счастье было счастливо. И не тавтология это вовсе. Просто имя такое.
Счастье очень любило Новый год. Но больше всего оно любило заглядывать в этот день к людям в окна. В окнах мерцали огоньки елочных гирлянд, пахло хвоей и вкусной едой. Эту еду Счастье никогда не пробовало. Разве можно представить себе Счастье, жующее теплый черный хлеб с тоненьким-тоненьким кусочком сала и большим куском сладкого красного перца? Или «оливье»? Хотя…
Счастье легко вздохнуло и подлетело к большому старинному дому.
– Ах, какое счастье! – всплеснула руками милая девушка, стоящая у окна.
Счастье отпрянуло и сделалось практически прозрачным. Но оно совершенно напрасно испугалось, что его увидели. Это просто расцвели любимые цветы девушки сразу в двух вазонах, стоящих на подоконнике.

Счастье засмеялось и полетело дальше.
– Боже мой, какое счастье! Как мы раньше могли жить друг без друга? – это молодожены, нежно обнявшись, шептали друг другу слова любви.
А вот женщина, приложившая к груди своего долгожданного позднего ребенка. На ее лице было столько блаженства и радости, что и без слов все было понятно. Она так долго и так трудно шла к этому счастью, что теперь старалась запечатлеть в памяти каждый миг – рассматривала крошечные пальчики на ручках, гладила белый пушок на головке, вдыхала запах. Запоминала… Вряд ли она в таком возрасте отважится родить еще одного ребенка. Хотя… 

– Это просто счастье какое-то! – прыгала на одной ножке возле елки маленькая девочка, прижав к груди белого пушистого щенка.
Дед Мороз уже разнес все подарки, и Счастье только закрепляло результат. Чаще всего ему достаточно было только чуть-чуть подкорректировать мысли людей, которые просто не понимали, как они счастливы.
Вот пухленькая женщина вышла на кухню, увидела гору немытой посуды в раковине и недовольно сдвинула брови. Через стекло было хорошо слышно, как она ругает мужа, лежащего с книгой на диване, и двоих сыновей, увлеченно играющих в компьютерную игру. Счастье осторожно заглянуло в приоткрытую форточку. Вдруг женщина подумала, что в раковине могла оказаться всего одна чашка и одна тарелка, и ей стало страшно. Да так страшно, что она расплакалась. Да бог с ней, с этой посудой. Ну и пусть, пусть по всей квартире будут разбросаны игрушки и фантики от конфет, пусть будет много посуды и много гостей, пусть всегда будет шумно и весело. Женщина обняла сыновей, поцеловала их взъерошенные макушки, звонко чмокнула мужа в щеку, за несколько минут домыла посуду и начала украшать новогодний стол. Счастли-и-вая…

Танечка стояла в темной комнате у окна и тонким пальчиком водила по стеклу. Пальцы у нее были холодными, и просвет в дивном морозном рисунке все не появлялся. Счастье терпеливо ждало, когда стекло согреется, и оно сможет разглядеть девушку сквозь замерзшее окно. Видны были только общие очертания: девушка одета в простое домашнее платье, кухня идеально убрана, телевизор выключен. Только в раковине одиноко стоит чашка с оставшейся кофейной гущей. Едой не пахнет вовсе. Именно это да еще отсутствие в квартире какой-либо новогодней мишуры и привлекло внимание Счастья. Оно прислонилось лбом к стеклу и попыталось заглянуть девушке в глаза, но Таня смотрела  сквозь замерзшее стекло в какую-то одну ей ведомую виртуальную точку и Счастья не замечала.

Не любила Танечка праздники. Как тяжело ей было сегодня, загадочно улыбаясь, отбиваться от предложений подруг встретить Новый год. Сказала, что едет за город с молодым человеком. А никакого молодого человека и не было вовсе. Просто устала ловить на себе сочувствующие взгляды или знакомиться с совершенно неинтересными ей молодыми людьми, специально приглашенными для нее заботливыми подружками. И маме зачем-то соврала. А та и рада обманываться. Вчера – щечки румяные, глаза счастливые, – принесла дочери маленькое коктейльное золотистое платье. И сейчас оно легко мерцает в темноте, ненужное и обманутое.

Сколько раз вот так же Танечка стояла у этого окна в новогоднюю ночь. Пока верила в Деда Мороза, просила у него подарки. И никогда – себе. «Дедушка Мороз, ты не приноси мне домик для куклы, – вглядывалась в ночное небо маленькая Танюшка. – Сделай, пожалуйста, так, чтобы бабушка никогда не болела!» И когда после длительного перерыва кухня наполнялась ароматом необыкновенных бабушкиных пирогов, Танечка все конфеты и шоколадки, подаренные ей к празднику, складывала под елку, возле игрушечного Деда Мороза: «Дедушка Мороз, прошу тебя, сделай так, чтобы у дельфиненка Лучика хвостик больше не болел». И после очередного посещения дельфинария, когда Лучик выскочил из воды на два метра, Танюша всю ночь простояла у окна, прислонившись к стеклу маленьким носиком: «Спасибо тебе, Дедушка Мороз, спасибо тебе, спасибо!»

Маленькая девочка давно превратилась в очаровательную молодую женщину, но все ее мысли по-прежнему были похожи на одну нескончаемую  молитву. И никогда – о себе. Танечка много лет назад перестала верить в Деда Мороза, но сохранила совершенно детскую веру в то, что мир для всех должен быть домашним и уютным и все, абсолютно все должны быть любимы и счастливы. Таня смотрела в окно и думала о том, как тяжело, как невыносимо тяжело в праздники оставаться одной. Но и сейчас она думала не о себе. Она думала о любимой учительнице, окно которой тускло светилось в доме напротив. Танечка знала, что к Анне Петровне часто наведываются ученики и друзья, но на праздники она всегда остается одна. Как ей должно быть сейчас одиноко. Таня мельком взглянула на свое сказочное платье. Нет, не будет она его надевать, это платье только для счастливых. Подумав несколько секунд, надела джинсы, мягкий белый свитер и выбежала из квартиры.

Анна Петровна радовалась визиту любимой ученицы как ребенок:
– А я знала, я знала! Я сегодня ждала чуда!
– Да какое я чудо? – смеялась Танечка, выгружая из кулька сладости. – У нас с вами до Нового года еще два часа. А давайте вместе чуда ждать! Настоящего новогоднего чуда! Вот пробьет двенадцать…
Зашли в комнату, в центре которой, нарядно украшенный красными бантиками, стоял празднично накрытый стол.
– Вы кого-то ждете? – растерялась Таня.
– Я? – стушевалась Анна Петровна и отвела глаза. –Да что ты! Кого я могу ждать? Ты же знаешь…

Получилось совершенно неубедительно.
– Вы никогда не умели обманывать, Анна Петровна. И нас этому же учили.
– Ой, Танюша, не новогодняя это история, грустная, – вздохнула учительница. – Впрочем, ладно. Никогда и никому я об этом не рассказывала…
Она усадила Таню в кресло, подошла к окну, помолчала.
– Знаешь, моя девочка, мне кажется, что люди в своей самоуверенности недооценивают чувства детей, а ведь дети тоже способны любить. Более того, по искренности, чистоте отношений, жертвенности детская любовь во много раз тоньше чувства взрослых. В ней нет эгоизма, меркантильности, хитрости и многого другого, что так характерно для нас, уже повзрослевших…

Было нам по 6 лет, мне и моему другу Вите. Наши родители дружили с юных лет. Детей в доме было много, и дни до предела были заполнены играми. Все мы были жизнерадостными, веселыми, ловкими. Только Витя иногда налетал на предметы, часто падал. Он так стыдился своей неуклюжести, что мы даже не решались его дразнить.
К школе Витина неловкость стала заметнее. Писал он неаккуратно, читал с трудом. Я думаю, родители тогда не понимали, что происходит. А может, к ним уже подкрадывался страх, уже появилась догадка, что ребенок… слепнет. Они долго гнали от себя эту мысль, просто не могли поверить, что их мальчик рожден для страданий, что слепота может обречь его на одиночество, страшнее которого нет ничего в этом мире. Кто может сказать, что чувствует семилетний ребенок, если он попал в ситуацию, не оставляющую ему выбора? Какое будущее видится ему, если жизнь в самом начале потеряла всякий смысл? О чем он может мечтать?..

Конечно, родители бросились к врачам, конечно, поехали к светилам, лечили, верили, надеялись. После очередного курса лечения поднесли к свету большой яркий шарик и спросили: «Витя, что это?» А в ответ – молчание.
Все Витины близкие были убиты горем. Все, кроме меня. Я сочувствовала, но не горевала, потому что сразу нашла выход. Я знала, что когда мы вырастем, я выйду за него замуж и всю жизнь буду его опорой и его глазами. И была даже счастлива.
У Вити на лице появилось выражение недоумения. Он не плакал, не капризничал, он просто не понимал – за что? Витя стал сторониться всех и разделил мир на два разных лагеря: вот этот, солнечный и радостный, – ваш, и вы все там, а мой – вечный мрак, и нечего вам здесь делать. Только родители  и я всегда были рядом.

Витя окончил школу, поступил в консерваторию. Упорно, методично, ежедневно занимался, и нужно было слышать, сколько души и страсти было в этой игре. Музыка была просто закодирована в структуре его ДНК! Часто вечерами он играл только для меня. О, Танечка, какое это было восхитительное действо. Музыка возвышала сознание, перемещала в другую реальность, исцеляла. Но как она преображала самого исполнителя! То, что Витя переживал, можно было назвать экстазом. А главное, я была уверена, что в эти мгновения он видит! Да-да, видит иные миры, благословенные, гармоничные и прекрасные. Это была божественная музыка. И хотелось жить вечно, чтобы слушать  и слушать эти волшебные звуки.

– И знаешь, – продолжала Анна Петровна, – Витя стал вполне успешным человеком, преподавал музыку в консерватории. У него было много учеников, которые любили его безмерно. А потом… Потом у меня случилась «большая любовь», – грустно усмехнулась Анна Петровна, – Я переехала в другой город. И… предала. Предала свою первую любовь. Всю жизнь живу с этой виной.
Она долго молчала, глядя на заснеженные крыши.
– Когда я уезжала и прощалась с Витей, он сказал, что обязательно придет ко мне когда-нибудь в новогоднюю ночь… Танюша, открой шампанское, до Нового года осталось десять минут, – она взяла в руки бокал, – видишь, и не дождались мы с тобой чуда…

Не умел Николай проходить равнодушно мимо чужой боли. И вот ведь парадокс – именно из-за этого у него почти не было друзей. Ведь должно же быть наоборот?
Еще в детстве ни один из его школьных товарищей не понимал, как можно весь день торчать у ветеринара с больной дворнягой, когда на школьном стадионе начинается «футбол века». А когда Коля, встретившись взглядом со старушкой, печально смотрящей в окно на прохожих, полез через забор за сиренью и весь израненный, краснея и тушуясь, подарил этой бабушке букет, девочка Света во всеуслышание констатировала: «Дурачок». Да и потом повзрослевшие его друзья, выжигающие все за собой и рвущиеся к сытой и благополучной жизни, часто посмеивались над его неравнодушием. И только в маминых грустных и добрых глазах всегда – понимание, одобрение и свет: «Радость ты моя, счастье мое».

С годами иммунитет к чужой беде у Николая так и не выработался. Он и в медицинский поступил, чтобы никто не говорил, что вот так выворачивать душу для малознакомых людей – черта не мужская, что это глупо и бессмысленно. Вот и сегодня Николай давно уже мог быть дома, но дежурство в больнице затянулось на несколько часов. Молодой доктор все никак не мог оставить в этот предновогодний вечер своих больных – с каждым поговорил, каждому подарил маленький трогательный подарочек. Больше часа сидел у кровати худенькой бледной девушки, шутил, смеялся. Потом долго глотал непролитые слезы в пустой темной ординаторской: «Клянусь, я вылечу тебя, вылечу, чего бы мне это ни стоило! Вылечу!» Вышел на улицу, когда уже и в магазин за продуктами не успеть. Хотелось спать, хотелось есть, а дома в холодильнике – только кусок сыра и бутылка шампанского. И выпить это шампанское было не с кем…

Возле дома Николай увидел пожилого человека, сидящего на скамейке у подъезда. Музыкальный инструмент в футляре, аккуратная бородка и длинные волосы с проседью, собранные в хвост, выдавали в нем музыканта. Только когда Коля подошел ближе, в свете яркого фонаря понял, что музыкант слепой. Присел рядом. Закурил.
– Виктор Григорьевич, – представился пожилой человек, не поворачивая головы.
– Николай. С наступающим вас. До Нового года, между прочим, сорок минут осталось. Может, вас проводить?  Вы почему здесь сидите один?

Казалось, Виктор Григорьевич ждал, что его об этом спросят. Заговорил торопливо, будто боялся, что не выслушают до конца. Говорил о своей юношеской любви, о разлуке, о превратностях жизни, о надежде на встречу. Говорил, говорил, говорил…
Коля слушал музыканта и думал о том, что слепые глаза имеют одну удивительную особенность – они совершенно не умеют лгать. Николай уже докуривал третью сигарету, когда музыкант выдохнул последнюю фразу:
– Когда она уезжала, я сказал, что приду к ней непременно под Новый год. Уже пять лет она одна. Пять лет под Новый год я приходил сюда, но подняться так и не решился.

Николай научился быстро принимать решения:
– Так, Виктор Григорьевич, сейчас мы поднимемся к вашей Анечке. Чудеса возможны, это я вам точно говорю. Даже не сомневайтесь!
Виктор Григорьевич не успел опомниться, как они оказались у двери на втором этаже. Николай обнял музыканта за плечи, нажал кнопку звонка.
– Все будет хорошо, – шепнул ободряюще, – если нам не откроют, пойдем ко мне. У меня есть отличный сыр.
Сначала Коля увидел мамины глаза. И только потом понял, что их обладательница – красивая девушка с копной летящих светлых волос. Она так обрадовалась их приходу, что Николай растерялся: что происходит? Ведь она видит их первый раз.
– Проходите, проходите скорее! До Нового года – десять минут! Проходите! Анна Петровна, где же вы? Анна Петровна!!! – волновалась девушка.
Через десять минут, когда было выпито шампанское, когда окна осветились огнями фейерверков, были слезы и объятия, корвалол и долгие рассказы о прожитых годах, а уж потом – смех и даже танцы. А сейчас  Анна Петровна не могла ступить и шагу, так и застыла с бокалом в руках. И только шептала онемевшими губами:
– Витя, Витя... Слава Богу…

А Счастье… Счастью ведь тоже, как и всем, очень хотелось счастья. А для этого ему нужна была самая малость – чтобы всем вокруг было хорошо. Собственно, это и было смыслом его существования. Остатки новогодней ночи ему страстно захотелось провести рядом с этими четырьмя возбужденными и радостными людьми, каждый из которых еще несколько часов назад чувствовал себя бесконечно одиноким.
Сегодня, наконец, Счастье решило попробовать «оливье». Оно решительно залетело в квартиру и смело уселось за новогодний стол, в центре которого красовалось огромное блюдо салата. Сидевшие за столом были так поглощены друг другом, что Счастье спокойно могло всех рассмотреть. Девушка просто светилась от радости, а молодой человек не сводил с нее восторженных глаз. Никогда и ни с кем Николаю не было так легко и хорошо, никто и никогда его так не понимал.

– Давай утром пойдем поздравим наших родителей, – предложил Коля, когда были уже зажжены свечи и накрыт сладкий стол.
– Обязательно, – зарделась Танечка, – Только я забегу домой переодеться. У меня есть платье, которое можно надевать только тогда, когда чувствуешь себя счастливой.
На такой результат Счастье даже не рассчитывало. Анна Петровна говорила без умолку, а Виктор Григорьевич весь вечер держал ее за руку. Эти два немолодых человека не говорили о грустном. Они вспоминали детство и юность, шутили и смеялись. Они все время смеялись! А Анна Петровна, не сдерживая накопившуюся нежность, только повторяла без конца:
– Теперь я тебя никуда не отпущу, никуда не отпущу.
А потом Виктор Григорьевич играл. И не была та музыка упреком одиночеству. Он играл о доброте и чистоте души, о преданности и вере в чудо.  Светлая изысканная музыка, покинув заснеженную твердь, возносилась к небесам и воспевала вечную и прекрасную любовь.

Счастье теперь точно знало, что мир для этих людей уже никогда не будет таким, как прежде. Оно удовлетворенно вздохнуло, увереннее придвинулось ближе к столу и вдруг увидело, что перед ним кто-то поставил столовый прибор и положил в тарелку салат «оливье».
– Боже мой, меня что, кто-то видит? Как такое возможно?! – всполошилось Счастье и обвело всех обалделым взглядом.
Анна Петровна, Танечка и Николай смеялись, рассматривая фотографии в старом школьном альбоме, а слепой музыкант, крепко сжимая в своей руке теплую ладошку Анны Петровны, смотрел Счастью прямо в глаза.

Елена Катрич

_{фото shutterstock}

_{женский рассказ онлайн}