Рассказ онлайн Командир: автор Вероника Кирилюк

Я лежала в абсолютной темноте и думала лишь о том, как бы не заснуть, не провалиться в очередную яму. Иначе потеряюсь среди этих пустот и не выберусь, не пойму, где заканчивается забытье и начинается реальность. Неправду говорят те, кто считает, что тишина – это отсутствие каких-либо звуков. Кругом ни шороха, ни малейшего движения, а в голове натужно звенит и нарастает какая-то странная мелодия. Словно кто-то взял пару нот, но, увы, не вытягивает. Заело. Вот-вот оборвется струна.
Я не открываю глаза. Стараюсь быть абсолютно неподвижной. Пальцы занемели, и ужасно хочется пить. Но не сейчас. Осталось совсем чуть-чуть. Как только брюхо подлодки оторвется от желеобразного дна. А когда? Никто не предупредил…

Какого черта женщин отправляют служить на военный корабль?» – первое, что услышала я от командира, когда была зачислена в экипаж. Ничего не ответила, не опустила глаз и продолжала стоять на месте. А так хотелось по-женски съязвить старшему по званию офицеру: «Кто вообще придумал войны? Разве не вы, мужчины?» Но мелкие передряги и раздражение исчезли после первого же погружения. Когда нас атаковали на границе. Вражеская подлодка зависла почти над нами. Одна гигантская хищная рыба вслепую искала другую, куда мельче. Там тоже не включали радиолокатор, чтобы не выдать свое местоположение и, естественно, не производили ни единого шороха. Кажется, откроешь глаза, чуть шевельнешь пальцами – и мгновенно окажешься как на ладони. На огромной ладони океана.

Жутко болела спина. Давил сам воздух. Словно вминал тело в жесткую постель. Я не хотела умирать. Это я точно знала. На глубине более тысячи метров, под многотонной толщей воды, словно запаянная в железный панцирь, в чернильной пустой темноте во мне теплилось только одно желание – выжить! Не потому, что была еще молода. Не ради несбыточных мечтаний, о которых вспоминаешь слишком поздно. Цветы. Да, да. Совершенно внезапно меня накрыло волной знакомого аромата. И теперь, находясь между жизнью и смертью, я мгновенно «зацепилась» за то, что напоминало о солнце, небе, о том, что все еще может измениться. Главное – выбраться! В эти мгновения именно цветы упрямо держали мое сознание на поверхности, пока тело медленно и своевольно становилось чужим. «Кто-то оставил их возле кровати!» – подумала и усмехнулась: откуда им взяться, мы находимся в океане, по-моему, уже целую вечность. Я не могла пошевелиться или открыть глаза, поэтому пыталась представить, вернуться назад, отмотав полтора десятка лет, чтобы снова оказаться в соседском саду, где росли эти цветы.

«Машка, ты где?!»
«Куда ты запропастилась, Машка-а-а?»
Мальчишки искали меня во дворе, а я, заложив руки за голову, лежала на земле в саду и смотрела в небо. Вокруг меня, опустив тяжелые белые шапки-бутоны, росли цветы.
Какие? Ну! Вспомни же!

Темнота засасывала. Мне казалось, что это никогда не кончится. Я давно не чувствовала своего тела. Почти до середины груди. Каждый вдох давался с трудом. Стены подлодки уже не спасали. Надо мной за сотни метров – солнце. И воздух без стального привкуса. Он там, наверху, такой… зачерпывай ложкой и ешь! И дует ветер, напоминая, что ты есть, что скоро ступишь на землю. Даже надоедливые крики чаек кажутся райской музыкой по сравнению с этой бесконечной мелодией из нескольких нот, которая ноет в ушах.
Тяжело. Хочется уснуть и оказаться в другом мире, спокойном и приветливом. Но тогда я нарушу приказ командира не спать! Кстати, а где он? Я ведь чувствую, что подлодка ушла.
Малейший шорох – и я выдам наше местоположение. Женщина на корабле – к беде. А не забыть о том, что я тут не офицер, не военнообязанная, а именно женщина, помогает пресловутый букет цветов. Бог знает, каких! Неужели я не могу открыть глаза и взглянуть на них?!

Доктор! Алексей Иванович, она приходит в себя! Доктор!
Белый свет резанул, как лезвие. Я невольно зажмурилась, но тут же открыла глаза. Мгновенно, боясь снова оказаться в темноте.
– Милая моя, ну наконец-то! Как ты себя чувствуешь? Я так переживал за тебя! – шептал знакомый голос.
Знакомый? Я невольно скосила глаза влево и увидела мужчину, сидящего возле кровати. Стас… Станислав?!
– Так, попрошу без трогательного вступления, – обратился к нему врач и сел на стул с правой стороны.
Синие глаза. Цвет неба. Наконец-то… Ослепительно белый халат. Рыженькая медсестра за спиной врача. Я улыбнулась. Мысленно. Губами – не получалось. Врач внимательно наблюдал за мной.
– Так, давай, кудрявая, договоримся…
Это он мне? Хм… знакомый голос… Где-то я его…
– Ты слышишь меня? Значит так, если отвечаешь «да», то моргаешь один раз, если «нет» – два раза. Поняла?
Я моргнула.
– Умница. Все бы женщины были такие послушные.
Командир… а что он тут делает? Еще и в белом халате? Стоп, он же врач. Но как же? Этого не может быть… Я приподняла руку. Едва вышло.
– Машенька, девочка моя! Любимая! – кинулся ко мне Стас.
      Я нахмурила брови.
– Доктор, она что, не может говорить?! – глаза как плошки. Наполнены не состраданием, скорее – ужасом.
– Послушайте, любвеобильный вы наш, подождите лучше в коридоре, – обратился врач к Стасу.
Как только дверь закрылась, снова повернулся ко мне.
– Жених?
Моргнула два раза.
– А он сказал, что вы собирались в конце лета сыграть свадьбу.
Снова два раза.
Не думала, что так приятно моргать.
– Понятно, – усмехнулся «командир».
А он не такой строгий, как показался вначале. Там, на подводной лодке. Даже перестал ворчать.
– Помнишь, что с тобой произошло?
И снова вижу только синие, как небо, глаза.
Нахмурилась и моргнула. Один раз.
Врач встал и поправил капельницу.
– Ну что ж, самое страшное у нас уже позади. Теперь набирайся сил, Найденышева, – улыбнулся и вышел из палаты.

Я смотрела в потолок и думала о том, что произошло. Почему несчастный случай предстал в виде вражеской подлодки, а панцирь гипса, в который я была «запаяна» по самое горло, – пристанищем, где пыталась переждать мучительное время до всплытия пресловутой «подлодки», то есть сознания, на поверхность? Почему голос лечащего врача воспринимала как командирский? Неужели организм таким образом боролся за жизнь? Ту, которая чуть не оборвалась после прыжка с высоты почти пятиэтажного дома.

– Машка, прыгай! У тебя получится! – кричал режиссер. Стас.
Каскадер не приехала, а съемочный день подходил к концу. И все словно нарочно сошлось: свет, план, погода подстроились под маленький, но очень важный дубль… Всего один прыжок на скалистый выступ...
– Машка, ты же понимаешь, у нас сроки. Продюсер – жмот, денег с гулькин нос. Выручай! – Стас нервно курил и не смотрел мне в глаза. – Ну, Машка?
Не ответила. Только кивнула и стала взбираться на скалу.
«Ничего страшного, – уговаривала себя, – ничего страшного, только не смотри вниз».
Разбежалась. Прыгнула, и... в самый последний момент нога соскользнула. 
Всего несколько секунд. Я лишь успела подумать о том, что время, оказывается, может двигаться вниз...
А потом удар, который вмял в землю и вышиб дыхание.
Я лежала, раскрыв глаза, и смотрела в небо, медленно погружаясь в пустоту… черную, жуткую… на самое дно…

Готовьте вторую операционную!
– Но…
– Мне повторить?!
– Хорошо.
– Варя, ты как?
– Все готово, Алексей Иванович, – быстро ответила анестезиолог.
– Сережа, Паша, будете ассистировать. Практикантов не запускать!
– Снова Найденышева?
– Она самая. Мария, Маша, Машенька, что же ты никак не выберешься из своей подводной лодки?..

Почти шесть часов шла операция. Стрелки часов на стене показывали половину второго ночи. Лампочка тускло желтела в конце коридора. Алексей стоял возле открытого окна, курил и задумчиво смотрел в темноту. Найденышева. Ее привезли в начале лета. Череда сложных многочасовых операций, а она словно забыла, что надо жить дальше. И в этом была похожа на него самого. Он очутился в этом небольшом городке полтора года назад. На прежнем месте не нашел общего языка с главврачом. Устроил драку и хлопнул дверью, когда узнал, что жена изменила ему с лучшим другом. Банальная ситуация разрушила семью и карьеру. Прежние заслуги мгновенно забыли. Коллеги опускали глаза и проходили мимо: никому не хотелось терять место в престижном медицинском центре, где каждые полгода – обязательная стажировка за рубежом и возможность поработать со знаменитыми светилами.
Конечно, он мог бы уйти к конкурентам, продолжать работать, покорять очередные вершины, найти женщину, снова создать семью. Но… не хотел. Десять лет семейной жизни, любимая работа, дружба – все, во что верил, на поверку оказалось фальшью. Стоило ли повторять сначала?
Столица легко вышвырнула его в провинцию. Теперь дипломы и награды пылились в ящике на чердаке арендованного дома. Мобильный телефон молчал. А на почту Беспалов давно не заглядывал.
В больнице на краю города все было просто и понятно: сплоченный коллектив, устоявшиеся правила, горожане, которые нечасто, но попадали с нехитрыми диагнозами в больницу.
Алексей давно не делал сложных операций, но понимал: руки требуют настоящей работы. Когда со съемок привезли молоденькую актрису, он, взглянув на ее почти тряпичное тело, понял, что везти пациентку в областную больницу опасно: слишком мало оставалось времени – счет уже шел на минуты. Поэтому даже не раздумывал – сразу принял решение.
Через восемь часов, выйдя из операционной, Беспалов устало стянул маску и невольно поймал себя на мысли, что за последние полтора года впервые не думал ни о чем, кроме операции. Прежние обиды, ущемленная гордость, задетые амбиции – все ушло на второй план и стало абсолютно не важным. Главное, что осталось – его опыт и знания. Именно они и решили исход операции. Беспалов понимал: в течение этих восьми часов он вытаскивал не только Найденышеву, но и себя. Эта хрупкая женщина, сама того не зная, вытолкнула его на поверхность, вернула к жизни.

Апотом началась череда длинных дней и бессонных ночей, в течение которых Алексей ждал, когда Мария наконец откроет глаза.
Однажды после обхода вернулся в ее палату. Давно закончилось дежурство, можно было ехать домой, а он стоял возле окна, наблюдая, как на улице, словно театральное представление, разыгрывалось природное действо. Надвигалась гроза. Медленно. Нехотя. Настраивала басы. Приглушила свет за ненадобностью. Стягивала скомканные и серые, как плохо выстиранные простыни, тучи. Ветки трусливо пригибались к земле. Небо сначала насупилось, а потом смялось, словно лист бумаги, поддалось и стало частью предстоящего действа. Потянуло свежестью. Беспалов дернул на себя оконную раму, и палата мгновенно наполнилась душистым запахом цветов, которые росли в саду. Алексей лишь на секунду взглянул на Машу – не сквозит ли – и сразу заметил, как вздрогнули ее ресницы. Не поверил своим глазам. Подошел, взял за руку, чтобы пощупать пульс. А в ответ – слабое движение пальцев и еле слышное: «Цветы? На подлодке?..»
Он мгновенно все понял. Обернулся к окну, где весь сад утопал в белой роскоши распустившихся цветов. Крупные капли уже били по мохнатым шапкам, отчего те покачивались в такт неслышной мелодии, покрывая землю лепестками.
Алексей перемахнул через низкий подоконник. Оглушительный ливень мгновенно обрушился на него. В секунду стала мокрой одежда. Сад волнами ходил под порывами ветра. А Беспалов, не обращая внимания на разыгравшуюся грозу, ломал длинные стебли…

Гроза давно ушла в сторону леса. Мелкий дождь стучал по стеклу. От прошедшей бури не осталось и следа. Разве что пара сломанных веток и прибитые дождем к земле листья деревьев. А на подоконнике в стеклянной вазе стоял огромный букет, словно тоненькая связь между этим миром и тем, из которого никак не могла выбраться Маша.
– Слышишь, Найденышева, только не сдавайся, – Алексей присел возле ее кровати и взял за руку, – если для этого нужны цветы, клянусь, я оборву все сады в этом городе.

Где-то высоко натужно зазвенела и вдруг затихла эта треклятая мелодия. Оборвалась в один миг. Не открываю глаза, но все равно чувствую свет. Наверное, раннее утро. Чуть слышно скрипнула дверь. Звякнула дужка ведра. Равномерный, едва уловимый стук швабры о ножки коек. Нянечка пришла мыть полы. Я открыла глаза.
– Разбудила? – старушка глянула на меня и улыбнулась. – Хотела тихо. У тебя тут чисто. Почти никто не ходит. Забегал поначалу один, юркий такой. Глазами туда-сюда, туда-сюда. Женихом назвался. Какие-то бумажки доктору подсовывал. Суетился все, места себе не находил, – она усмехнулась. –Тоже мне – жених. Любимый бы дневал и ночевал возле палаты, а этот покажется на минуту – и к выходу. Сейчас и вовсе пропал. Не мужик, одно название, – она посмотрела на меня. – И правда, что ли, – жених?
Я привычно моргнула два раза: «нет».
– Вот и я говорю, – согласилась она и подошла к окну. – Зато Алексей Иванович возле тебя... уж и не знаю… Родственницей ему приходишься, али как?
Снова моргнула два раза.
Нянечка внимательно посмотрела на меня.
– Надо же, а он тут это, – она взяла стеклянную вазу с подоконника, – цветы тебе каждое утро приносит.
Я взглянула на них. Господи, обыкновенные пионы! Как же я могла забыть о них? Росли в соседском саду в том городе, где прошло мое детство. А ведь именно они вытащили меня из… хм… улыбнулась: из моей подлодки.
– …И вообще нянчился с тобой, как с маленькой, – продолжала говорливая старушка. – Вечно всухомятку питается,  а тебе бульон приносил. Сам, видать, варил. Никого к тебе не подпускал. За Сергеева дежурил, а потом вместо Дашковой два раза, только чтобы тебя после операции выходить. Слышишь, что говорю? Точно не родственница? – недоверчиво переспросила она.
Я улыбалась и плакала, и снова моргала… дважды…

Гипс давно сняли. Лишь небольшая повязка на груди напоминала о случившейся трагедии. Я стала свободно дышать и спокойно спать. Не погружалась больше на дно, не боялась открыть глаза; вместо плотного корпуса моей подлодки жизнь размашистым движением снова распахнула привычные картины, и первой – сад, в котором росли пионы. 
И каждое утро я видела… Небо? Нет, синие глаза моего врача.

Солнце, по пути успев потеряться в старом парке, теперь незаметно заползало в палату. Я уже привыкла к знакомым быстрым шагам по коридору. Сейчас распахнется дверь, и на пороге появится милый, дорогой Алексей Иванович в сопровождении своей свиты. Снова привычный взгляд, ослепительно белый халат, сильные чуткие пальцы…
– Ну, красавица моя, как мы сегодня себя чувствуем? Все нормально?
Один. Пришел сам. Сел на табурет, чуть наклонился, поправил капельницу. В вазе – новый букет. Когда он успел?
Моргнула один раз.
– Уже можешь говорить, – улыбнулся он. – Заново. Как в детстве: «мама», «папа». Ну, каким будет первое слово?
Я улыбнулась, почувствовав, что мне уже хватает воздуха, сделала вдох и прошептала:
– Командир…

Вероника Кирилюк

_{художник Михаил Александров}

рассказ онлайн